хасид
ХАСИ́Д (חָסִיד, `благочестивый`; мн. число חֲסִידִים, хасидим), в Библии и раввинистической литературе — праведник, отличающийся своим усердием в соблюдении религиозных и этических предписаний иудаизма. Хотя на протяжении истории представления о хасидах претерпели изменения и были различны, общим признаком хасидов всегда был отличный от общепринятых норм их образ жизни.
Эпоху упоминаемых в раввинистической литературе хасидим ха-ришоним (`первых хасидов`) невозможно датировать. Раввинистические авторы рассказывают о добродетелях хасидов, выражавшихся в неуклонном соблюдении мицвот невзирая на любую опасность, в человеколюбии, превосходящем требования Закона, в боязни греха, приводившей к повышенной осторожности по отношению ко всему, что могло бы способствовать его совершению, и в готовности к очищению (см. Чистота и нечистота ритуальные) и искупительному жертвоприношению всякий раз, когда возникает хотя бы малейшее подозрение в прегрешении. Перед тем, как вознести молитву, хасид в течение целого часа готовится, настраивая сердце на обращение к Богу (Бр. 5:1); Хасиды не прерывают свою молитву, даже когда возникает опасность их жизни; на протяжении всей недели они не делают ничего такого, что в конечном счете может хоть в какой-то мере привести к нарушению субботы (Нид. 38а); поскольку хасиды не совершали даже непреднамеренных прегрешений, чтобы удовлетворить свое желание принести искупительную жертву, они принимали обеты (см. Назореи), нарушение которых давало им возможность совершить жертвоприношение (Нед. 10а; Тосеф., Нед. 1:1). Хасиды имели обыкновение приносить добровольную искупительную жертву за возможное прегрешение (ашам талуй), и такой род жертвоприношений получил известность как «искупительная жертва хасида» (Кр. 6:3; Тосеф., Кр. 4:4).
Наряду с «первыми хасидами» раввинистическая литература упоминает хасидим ве-аншей ма‘асе («хасиды и люди [благочестивого] действия»). Видимо, этих хасидов называли так за совершаемые ими благодеяния. Во время празднования симхат бет-ха-шоэва (см. Суккот) «хасиды и люди действия» танцевали с горящими факелами и пели стихи и хвалы Богу; некоторые из них имели обыкновение повторять: «Благословенны мои молодые годы, которые не стали срамом моей старости», другие: «Благословенна моя старость, искупившая ошибки моей молодости» (Сук. 5:4; Тосеф., Сук. 4:2). Среди наиболее ярких представителей «хасидов и людей действия» — Хони ха-Ме‘аггел, его внуки Абба Хилкия и Ханан ха-Нехба (Та‘ан. 23а), а также Ханина бен Доса, который жил в конце эпохи Второго храма и которого Мишна называет последним из «хасидов и людей действия» (Сот. 9:15). Хасиды не были учеными-галахистами (см. Галаха). «Хасиды и люди действия» были полны веры во всемогущество Бога.
Для хасидов чудо было частью естественного порядка вещей; Ханина бен Доса сказал: «Тот, Кто сделал масло горючим, сделает горючим и уксус» (Та‘ан. 25а). Когда ядовитая ящерица укусила Ханину бен Доса и умерла, он принес ее в бет-мидраш и сказал: «Смотрите, дети мои, не ящерица убивает, а грех убивает» (Бр. 33а). Несмотря на различие эпох и обстановки, повествования о «хасидах и людях действия», их психология и деятельность в известной мере сходны с библейскими историями о ранних пророках: влияние «хасидов и людей действия» зижделось не на убедительности их слов, а на примере их деяний, мужестве и преданности Богу.
В эпоху таннаев сохранилась память о хасидах, однако понятие хасид в этот период претерпело существенное изменение. Так, Хиллел, чье учение, несомненно, испытало влияние идей ранних хасидов, утверждал, что невежда не может быть хасидом (Авот 2:5) и без изучения и знания Торы нет благочестия. Когда Хиллел, сочетавший глубокое знание Торы с подчеркнутой скромностью (Лев. Р. 1:5) и глубокой верой во Всемогущего (Бр. 60а), умер, про него сказали: «Увы, смиренный человек, увы, хасид!» (Тосеф., Сот. 13:4). Хиллел («все, что он делал, делал во имя Бога») и его последователи стали представителями нового типа хасидов — хасида-ученого.
Позднее термин хасиды стал означать людей, чье поведение служит идеалом и образцом для подражания: хасиды — это те, кто говорят: «Мое — твое и твое — твое» (Авот 5:10), и те, кто не вспыльчив и незлопамятен (Авот 5:11). Эти и подобные определения, а также некоторая тенденция к аскетизму создают новый, отличный от «первых хасидов» образ хасида, который получил распространение после разрушения Второго храма, «когда воздержание распространилось в Израиле» (Тосеф., Сот. 14:11). Аскетическая тенденция объясняется тем, что после разрушения Храма место искупительной жертвы занял пост.
В начале 2 в. элементы аскетизма исчезли, однако вновь появились и усилились во время гонений, последовавших за Бар-Кохбы восстанием. Шим‘он бен Аззай, о котором говорили, что «для того, кто увидел его во сне, есть надежда обрести благочестие» (Бр. 57б), проповедовал отрешение от всего мирского: «Пусть мир держится на других» (Иев. 63б; Тосеф., Иев. 8:4). В конце эпохи таннаев вновь появились законоучители, чьи повышенные требования, спонтанные реакции и чудесные деяния напоминали «хасидов и людей действия» ранних времен. Амораи сделали крайние выводы из принципа рабби Акивы, согласно которому следует с любовью принять муки как конечную цель всякого, кто служит Богу. Амораи приложили этот принцип, относившийся ко временам религиозных гонений, к обычным человеческим страданиям, в которых они видели наказание за грехи. Поэтому хасиды молят о ниспослании им страдания, а так как не каждая молитва удостаивается ответа, некоторые особо благочестивые амораи, не ожидая богопосланного страдания, предавались умерщвлению плоти. Эта тенденция встретила оппозицию со стороны ряда законоучителей. Так, Шим‘он бен Лакиш утверждал, что «ученому не следует истязать себя постом, потому что это уменьшает его небесную работу [то есть изучение Торы]» (Та‘ан. 11б). Среди амораев были такие, кто снискали прозвище хе-хасид не аскезой, а благочестивыми деяниями (Кид. 81а, Гит. 67б, Бр. 43б). Так, рабби Хуна утверждал, что хасид — всякий, у кого есть установленное место для молитвы (Бр. 6б), рабби Александри — что хасид — «тот, кто в ответ на брань хранит молчание» (Мид. Пс. 16:11). В целом амораи называли те халахот, которые были шире строгих требований Закона, «Мишна хасидов» (ТИ., Тр. 8:10, 46б) и считали хасидами тех, кто в своем благочестии делал более того, что требовала буква Закона. Вместе с тем таннаи, как и амораи, не одобряли благочестивых невежд. Так, Шим‘он бен Лакиш даже говорил: «...если хасид — невежда, избегай его общества» (Шаб. 63а). Утверждение Мишны, что глупый хасид относится к тем людям, которые навлекают гибель на мир, Талмуд иллюстрирует примером о хасиде, который из-за своего усердия в соблюдении мицвот и аскетизма не спас от смерти своего товарища (Сот. 21б; ТИ., Сот. 3:4, 19а).
В повседневном языке, а иногда и в литературных источниках хасидами называются справедливые, честные и добрые люди. В греческих эпитафиях в Бет-Ше‘арим и на еврейских кладбищах в Италии встречается слово хосиос, которое в греческом переводе Септуагинты (см. также Библия) часто служит эквивалентом ивритского «хасид». Хасидами также называют приверженцев хасидизма и представителей движения Хасидей Ашкеназ.
См. также Хасидеи.